Григорий Пасько: "Журналисты-экологи объявляются шпионами"

Григорий Михайлович, почему Вы выбрали профессию именно военного журналиста?
- Не помню, чтобы я когда-нибудь отвечал на этот вопрос… Если коротко: так получилось. Если подлиннее… После окончания школы у меня были рекомендации от Бориса Олейника и Виталия Коротича для поступления на журфак Киевского университета. А потом мне кто-то сказал: «Будешь всю жизнь работать журналистом какой-нибудь районной или областной газеты и писать про удои коров и урожаи на полях. Разве тебе это интересно?»
Я подумал: "Нет, мне это не интересно". А тут как раз наш военрук привез с какого-то совещания рекламные буклеты для поступающих в военные училища, и я впервые узнал о факультете журналистики во Львовском высшем военно-политическом училище. Решил, что это настоящая работа – военного журналиста. Поехал и поступил. Но через некоторое время понял, что погоны мало совместимы с журналистикой. Тем не менее, в военной журналистике я остался. И не жалею.

На какие темы Вы писали?
- Мне повезло: я попал в отдел боевой и физической подготовки. В нем и проработал 20 лет. Длительные командировки, частые учения, в том числе с высадкой десанта и практическими стрельбами… Мне все это нравилось. Мне нравилось писать о людях, которые занимались конкретным делом. И мне не нравилось, когда меня привлекали писать на темы партийно-политической жизни и пропаганды… А для души я писал рецензии на театральные спектакли, брал интервью у артистов, которые часто приезжали во Владивосток. Например, вспоминаю, как брал интервью у Елены Камбуровой, Дмитрия Покровского, Сергея Кургиняна (он тогда был режиссером театра-студии «На досках», а не оголтелым защитником Сталина, как сейчас), у молодого, не испорченного партией «Единая Россия», Александра Розенбаума… Было интересно! Тема экологии тоже появилась как хобби сначала. Серьёзно я начал писать на эту тему где-то в 1993-1994 году, когда вышли новые демократические законы: "О печати", "Об охране окружающей среды", "О государственной тайне"… В результате принятия этих законов темы, которые раньше были запретными, "закрытыми", стали разрешенными. Согласно статье 7 закона "О государственной тайне" сведения об экологии не могут быть секретными. Между тем, они до сих пор засекречиваются. А журналисты, которые пытаются писать на эти темы, объявляются шпионами.

Чем закончилась тяжба в признании-непризнании Вашей вины в шпионаже и разглашении государственной тайны?
- Вы так изящно выразились – "тяжба". Это была битва не на жизнь, а на смерть… Слава Богу, я выжил. А кончилось тем, что трусливый Страсбургский суд встал на сторону советско-российского КГБ-ФСБ. Они там пришли к выводу, что я 20 лет работал …военным, а к журналистике не имел отношения. Формально они правы: нигде в мире нет такого бреда, который допускал бы совмещение погон и журналистики. Но по сути дела это ошибочное решение. Даже гражданский министр обороны России пришел к выводу, что военных журналистов быть не должно. Сейчас идет процесс снятия погон с военных журналистов. Надеюсь, что последует снятие погон и с юристов, медиков, спортсменов... Какая независимость, если погоны на плечах?

Сколько времени длилось Ваше судебное и прочее преследование, и какие выводы Вы сделали для себя?
- Во время "судилища", которое длилось 6 лет, изменялись и приказы министра обороны, и были отменены некоторые приказы командующего флотом, и, в конце концов, были внесены изменения в федеральный закон "О государственной тайне". Эти все коллизии я прошёл. Несмотря на то, что многие законы у нас хорошие, они не исполняются в первую очередь органами ФСБ, прокуратурой и судами. При Путине независимая судебная система у нас практически исчезла. И мне смешно и грустно от того, как часто Путин и Медведев называют себя юристами. У меня такое впечатление, что они понятия не имеют о том, что такое независимость суда, равноправие в процессе, независимость адвокатуры, презумпция невиновности… То есть, в теории, возможно, имеют, но в доверенной им стране сделать это реальностью не могут.

С 2009 года Вы являетесь директором Русско-немецкого бюро экологической информации. В настоящее время тема экологии является для Вас приоритетной?
- Безусловно, является. Так получилось, что я давно стал писать на эту тему. Хотя экологом себя не считаю: мне до настоящих экологов далеко. Как журналист, считаю тему экологии если не главной, то далеко не последней вообще в журналистике. Жаль, что многие мои коллеги этого не понимают. Конечно, у экологических НПО есть проблемы. Прежде всего, в финансировании. Государство считает ненужным финансировать экологов. Это ж не ветераны МВД и КГБ… При этом государство ставит палки в колеса, если экологов финансируют зарубежные грантодатели. Тут же начинается вой, что экологи – это шпионы, мечтающие "развалить нашу страну". И под этот вой страна на самом деле разваливается именно от того, что не решаются многие проблемы, в том числе и экологические. У нашей российско-немецкой организации тоже есть проблемы. Но мы надеемся их преодолеть.

Во время поездки в Саратове, Вы приняли участие в акции экологов, подписавшись против захоронения ядерных отходов на территории Саратовской области? Это было целенаправленно?
- Нет, так получилось. Я когда приезжаю в любой город, читаю местные газеты, новостные сайты и потом везде хожу сам, своими ногами, заглядываю во все уголки, фотографирую, прислушиваюсь к разговорам и разговариваю с людьми. Вот так же и в тот день было. Я не мог пройти мимо этого "зелёного патруля", а поскольку проблема мне известна, я с радостью подписался.

Что Вы думаете о свободе слова в России?
- Отвечу словами товарища Путина: "Как можно говорить о том, чего нет?" Не надо принимать призраки, блёстки, "проталины на снегу" – отдельные независимые газеты – за свободу слова. Свобода слова – это когда есть экономическая независимость. Экономической независимости у нас ни у одной газеты или радиостанции нет. Экономическая независимость – это когда газеты финансируются теми, кто их покупает и читает; когда они существуют за счет подписчика. По такому принципу в мире много газет существует. Например, "Газета выборча". Но у нас я таких не знаю. Точнее, знаю, но их ничтожно мало. У них маленькие тиражи. Их в любой час можно закрыть под любым надуманным предлогом. Почему сейчас нет доверия к бумажным СМИ? Потому что мы думаем сразу: так, а кому это СМИ принадлежит? Отсюда такой интерес к интернету, к блогам… Там есть свобода слова. Пока есть.

Вы ведёте спецкурс по расследовательской журналистике в Московском государственном университете им. М.Ломоносова. Расскажите об этом.
- Так получилось, что я читал лекции по журналистике во многих странах мира. Кроме России. Но в прошлом году факультет журналистики МГУ, "Новая газета", Фонд защиты гласности решили совместными усилиями организовать спецкурс по расследовательской журналистике имени Юрия Щекочихина. Поясню: несколько спецкурсов есть на журфаке в МГУ: спортивная журналистика, тележурналистика и т.д. Расследовательской журналистики не было почему-то, хотя это – вершина журналистики. Журналисты-расследователи – это элита журналистики. Это "штучный товар" в журналистике. Это трудно и за это убивают иногда. Поэтому нельзя посылать на эту стезю кого попало. Человека надо научить. По нашим законам журналист защищен законами, но он не защищён в жизни. Особенно похабное отношение к журналистам у нас стало развиваться в последнее время. Пик этого отношения – убийство Анны Политковской. Её убили по совокупности её деятельности, ну, и в частности, за её конкретное расследование, которое, насколько мне известно, она проводила в Чечне. Расследовательскую журналистику в нашей стране нужно возрождать. Сейчас очень немногие СМИ содержат в своем штате журналистов-расследователей. Из центральных могу вспомнить "Новую газету" и "Совершенно секретно". Не могу не вспомнить Андрея Константинова и его АЖУР (Агентство журналистских расследований). Не могу не упомянуть и тот факт, что сейчас в Минюсте РФ на регистрации находятся документы Фонда расследовательской журналистики, в числе учредителей которого замечательные журналисты Галина Сидорова и Игорь Корольков.

Напомните нашим читателям, за что Вас преследовали?
- За расследовательскую журналистику. Я расследовал факт исчезновения ста миллионов долларов, которые Япония выделила России на утилизацию атомных подводных лодок.